Меня вывели во двор и посадили в машину для заключенных. До железнодорожной станции было пятнадцать минут. Об этом говорю, потому что обычно везут к ней, и там на «столыпине» везут дальше. Но сейчас почему-то меня туда не повезли. Мой путь продолжался три часа. Я был один в автозаке рядом с тремя охранниками.
Двое из них были с автоматами и еще один с собакой… Не скажу, что я боялся, мне только было непонятно, что на самом деле происходит…
Воспоминания Геннадия Афанасьева о том, что происходило с ним во время задержания российскими спецслужбами в Крыму и о последующем заключении в России
Читайте також:
Меня привезли в следственный изолятор номер один в городе Сыктывкар. Я прошел под конвоем в камеру номер два. Эта камера мне очень знакома, ибо я уже был здесь до этого раньше. Когда меня везли в колонию номер двадцать пять. Это камера без окон, без вентиляции. Она находится в подвальном помещении, куда очень редко кто-то заходит. В этом помещении мне нужно было провести более двух дней. В подвале было холодно, но мне не выдали ни матраса, ни какого-либо белья, и даже более того, все двое суток даже пищи и горячей воды мне не предлагали.
Я стучал в двери, чтобы кто-то подошел, но в этом подвале никого не было, и сколько бы я не стучал, все было напрасно. Никто меня не слышал
Я очень нервничал, от этого очень болело в сердце. Я стучал в двери, чтобы кто-то подошел, но в этом подвале никого не было, и сколько бы я не стучал, все было напрасно. Никто меня не слышал. Никому я не был нужен. Очень устав, я лег в легкой тюремной робе на металлическую заледеневшую кровать, чтобы отдохнуть. И так в течение двух суток.
Внезапно открывается дверь. Я даже не помню, какой это день, потому что в том подвале, где нет света солнца, не понимаешь, какое сейчас время… Вот, что я записывал в свой тюремный дневник в то время:
«30 .04.2016 Этапирован в СИЗО-1 г. Сыктывкар. Целый день держат в камере №2 без окна, обеда, ужина, кипятка, прогулки, а также без вызова врача. Куда дальше – не знаю.
В ИК-31 остался комплект робы и валенки. Финансовую справку не выдали.
Не выдали матрас и постельное белье.
Оставили ночевать в подвале.
01.05.2016 Прогулки не было. Постель не выдали. От матраса отказался, так как не давали белье. Гуманитарной помощи не было. Спал на холоде. Заболел.
02.05.2016 Этап».
Пять утра второго мая. Зашли толстые парни в штатском, высокие и крепкие. Я сразу понял, что это ФСБ, по строению их черепа… Но на этом шутки закончились. Далее могло ждать только что-то очень плохое. Они сразу надели на меня наручники и жестко начали проводить обыск. Появление ФСБ не предвещает ничего хорошего. Это как смерть на пороге…
Споры начались с самого начала, от меня требовали снять нижнее белье для проверки на скрытые запрещенные предметы. На что я ответил, чтобы ФСБшники сами с меня снимали мое нижнее белье, им не привыкать. На самом деле такой ответ обычно шокирует конвоиров и они начинают смущаться, начинают сдавать назад, но в этом случае охранник был серьезнее, и мой выпад носил характер заброса удочки на то, чтобы понять: «свобода или смерть». Если бы «смерть», то начали бы бить, если «свобода», то, как говорят, спустят на тормозах. Они спустили на тормозах…
Помню, как я загадал себе тогда, что если меня повезут в Ростов-на-Дону, то это значит, что меня везут на обмен, а если в какое-либо другое место, это будет жесткая система подавления и угнетения как вариант мести за отказ сотрудничать и жить по их законам
В половине шестого утра меня повезли в аэропорт. Огромная надежда! Помню, как я загадал себе тогда, что если меня повезут в Ростов-на-Дону, то это значит, что меня везут на обмен, а если в какое-либо другое место, это будет жесткая система подавления и угнетения как вариант мести за отказ сотрудничать и жить по их законам.
В самолете меня устроили в последней линии, приковали к охранникам ФСБ, а затем самолет начал заполняться гражданскими. Я выглядел ужасно. Под глазами были огромные синяки, одетый в тюремную робу. Все люди, которые проходили мимо, видели наручники на моих руках. Не передать, как обычные люди на меня смотрели. Хотя вспоминаю и ловлю себя на мысли, что я иногда так же смотрел на обездоленных бомжей… истинно говорят в Библии, относись к другим так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе.
В самолете я понял, что меня везут в Москву. Невероятная грусть. Москва! Или новое дело, или по этапу в места заключения на пожизненное.
Самолет приземлился. Всех вывели. Я был последний среди пассажиров. Вышел на улицу. Сразу крики «Смотри в пол, глаза не поднимай! Сидеть! Руки за голову!». Посадили в автозак. Там были местные ребята-конвоиры, не очень ответственные за свою работу, и они без колебаний ответили на мои вопросы. Я узнал, что мой путь лежит в следственный изолятор «Лефортово»…
Худшее, что я мог услышать за все мое заключение. Это худшее, что сейчас могло случиться! Это хуже пытки, хуже издевательства. «Лефортово» для меня означало только новое дело, но не новое дело так пугало, как то, что придется находиться еще как минимум год в полной изоляции. В проклятом бетонном мешке. Одному. Постоянно в войне с ФСБ и конвоирами. Я решил, что не сделаю ни шагу назад. Но в сердце была темнота… проклятое «Лефортово». Мне и сейчас не верится! Не передать, как это – снова увидеть те проклятые стены из красного кирпича…
Полтора часа пути под шутки конвоиров в отношении меня-«бандеровца» – и я во власти работников ФСБ, так как следственный изолятор «Лефортово» представляет собой единое помещение с конторой Федеральной службы безопасности Российской Федерации, что дает этим работникам возможность делать допросы круглосуточными, и оказывать давление на заключенных непосредственно, отдавая приказы работникам ФСИН…
Автор: Геннадий Афанасьев, крымчанин, гражданский активист, бывший политзаключенный, Крым.Реалии
Фотограф Геннадий Афанасьев был арестован в оккупированном Симферополе 9 мая 2014 года. Проходил по сфабрикованному российской ФСБ делу «террористов группы Сенцова». Под жесточайшими пытками палачи заставили его подписать признание во всем, что они требовали, в том числе в намерении взорвать мемориал «Вечный огонь» и памятник Ленину в Симферополе. Во время суда над режиссером Олегом Сенцовым и общественным активистом Александром Кольченко Афанасьев нашел в себе мужество отказаться от показаний против них.